ЧЕКАНОВ ЕВГЕНИЙ ФЕЛИКСОВИЧ
Евгений Феликсович Чеканов родился в 1955 году в городе Кемерово, но его фамильные корни – ярославские. Предки писателя по отцовской линии принадлежали к разряду казенных крестьян и жили в деревне Верхнее Березово, что стояла в нижнем течении Шексны, в 90 верстах от впадения ее в Волгу. Предки писателя по материнской линии были монастырскими крестьянами, жившими в деревне Подмонастырская Слобода, в трех верстах от старинного русского города Мологи. Все эти селения в 40-х годах XX столетия оказались на дне рукотворного Рыбинского моря.
Родители Е.Ф.Чеканова, Нина Александровна (урожденная Ковалькова) и Феликс Михайлович, большую часть жизни работали сельскими учителями. Уехав летом 1955 года в Сибирь, через два года они вместе с маленьким сыном вернулись на Ярославщину. Затем часто переезжали с места на место, упокоившись под старость в селе Глебово Рыбинского района, на берегу водохранилища, отобравшего у них молого-шекснинскую «малую родину».
Окончив десятилетку в средней школе №1 города Пошехонье-Володарска, будущий писатель работал печатником в типографии, сучкорубом в лесокомбинате, кочегаром парового котла. Затем поступил на отделение истории факультета истории и права Ярославского государственного университета и в 1979 году окончил этот вуз, приобретя специальность преподавателя истории и обществоведения.
Став в 1979 году корреспондентом ярославской областной молодежной газеты «Юность», молодой историк связал свою судьбу с провинциальной журналистикой. В 1983-1990 гг. он работал главным редактором этой газеты, затем возглавлял несколько ярославских издательских предприятий, выпускавших в свет газеты, журналы и книги. Работал сотрудником пресс-службы мэрии Ярославля, пресс-секретарем Государственной Думы Ярославской области. Четырнадцать лет (1995-2009) редактировал газету «Губернские вести», осуществлявшую официальное опубликование нормативно-правовых актов органов государственной власти Ярославской области. В 2015 году с должности председателя правления издательского дома «Печать» вышел на пенсию.
Стихи и прозу Евгений пробовал сочинять уже в школьные годы. В 1978 году, будучи студентом четвертого курса истфака, опубликовал в коллективном сборнике Верхне-Волжского книгоиздательства маленькую повесть «Я здесь свой». Затем в ярославской прессе и коллективных сборниках было опубликовано множество стихотворений Евгения Чеканова, ставших основой для его поэтических книг «Ночная тревога» (Ярославль, 1987), «Осветить лицо» (Москва, 1987), «Место для веры» (Москва, 1990), «Бог рассудит» (Ярославль, 1991), «Я одену тебя в поцелуи (Ярославль, 1991). В 1988 году поэт был принят в Союз писателей СССР.
В этот период стихи Е.Ф.Чеканова публикуют всесоюзные литературные журналы «почвеннического» направления – «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», альманах «День поэзии». Знаменитый русский поэт Юрий Кузнецов, ставший с начала 80-х годов литературным наставником ярославца, писал в предисловии к первой московской поэтической книжке своего подопечного: «Евгений Чеканов обещает. Он не блуждает в метафорических туманах, не вязнет в рутине абстракций, а ищет точного слова. Видение его не расплывчато, а конкретно. У него верные ориентиры: родина, добро, правда. Родина дает ему твердую почву под ногами, а добро и правда – свет и путь».
В постсоветские годы Чеканов продолжает публиковаться в «Нашем современнике», выпускает в свет новые поэтические книги – «Дождь в империи» (Ярославль, 2001), «Джунгли человечьи» (Ярославль, 2002), «Горячая бумага» (Ярославль, 2005), «Робкий дождик» (Рыбинск, 2005), «Золотые подпалины» (Ярославль, 2006), «Испытание на разрыв» (Ярославль, 2008), «Прощай, земля» (Зиндельфинген, 2011). Последнюю книгу, вышедшую в Германии, автор в 2014 году переиздал в Ярославле, пополнив ее своими статьями, интервью, эссе и получившими широкую известность в российских литературных кругах воспоминаниями о Юрии Кузнецове.
Естественным продолжением поэтической деятельности Евгения Чеканова стали его переводы с языков народов Кавказа. В 2014 году поэт осуществил перевод с лезгинского на русский язык 40 стихотворений классика российской поэзии Сулеймана Стальского, составивших билингвальную книгу «Сулейман Стальский. Новые переводы», вышедшую в Ярославле и получившую благожелательный отклик в Ярославле, Москве и Дагестане. В этот же период поэт перевел циклы стихотворений Зульфикара Кафланова, Фейзудина Нагиева и Магомеда Ахмедова. А в конце 2015 года журнал «Дагестан» опубликовал поэтическую легенду известного лезгинского поэта Арбена Кардаша «Череп» в переводе Чеканова.
Особняком в творчестве поэта стоит книга «Объяснения» (Ярославль, 2002), текст которой, по определению литературного критика Ирины Калус, является «особым сплавом поэзии и мемуарно-философского комментария». Именно из «Объяснений» выросла через полтора десятилетия книга Е.Ф. Чеканова «Горящий хворост», значение которой литературоведам еще предстоит оценить.
Стихи поэта, живущего в древнем Ярославле, вошли в ряд поэтических антологий: «Строфы века» (Москва, 1999), «Антология русского лиризма» (Москва, 2000), «Слово и дух» (Минск, 2003), «ТОП 20. Лучшие поэты России» (Нью-Йорк, 2010). Евгений Чеканов стал дипломантом IV Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо» (Москва, 2007), лауреатом международного литературного конкурса «Перекресток-2009» (Дюссельдорф, 2009), лауреатом I Всероссийского поэтического конкурса имени Павла Васильева (Москва, 2010). На стихи поэта бардами Ярославля, Костромы и Крыма написано около 40 песен.
Немало заслуг у Чеканова и в сфере организации литературного процесса. С его помощью в ярославскую литературную жизнь пришли десятки поэтов и прозаиков – Евгений Феликсович помог им в начале творческого пути, дал рекомендации в Союз писателей России. Будучи создателем и главным редактором литературных журналов «Русский путь на рубеже веков» и «Причал», Е.Ф. Чеканов опубликовал на страницах этих изданий произведения многих десятков ярославских авторов.
На протяжении нескольких лет Евгений Феликсович безвозмездно трудится в сетевом журнале любителей русской словесности «Парус», являясь там редактором раздела прозы. А ярославские коллеги по перу доверили ему пост председателя творческого совета и председателя ревизионной комиссии регионального отделения Союза писателей России.
Когда мы с приятелем Володей, бывает, выпиваем совместно по кружечке пивка в летнем Ярославле, к нам порой подходит здоровый лоб мужеского пола - и просит «помочь», «выручить». На нём бы пахать, а он клянчит. Я обычно просто отказываю, а вот Володя не упустит случая вежливо поинтересоваться у лба: - Работать не пробовал? В этом ироническом вопросе, как я понимаю, скрыт глубокий смысл.
Существуют два разряда людей. Одни, с детства приученные родителями к ежедневному труду, трудятся затем всю жизнь, до смертного своего часа - и находят в этом занятии не только пользу, но и наслаждение. Другие с детских своих лет видят в труде лишь обременительную повинность - и наслаждение для себя находят только в отдыхе.
Эти два разряда идут сквозь века, государственные границы, революции и войны - и ничто, кажется, не способно изменить отношение к труду ни у того разряда, ни у другого.
Мы с братом воспитывались в семье, где труд почитался неотъемлемой частью повседневной жизни, а безделье - пороком. Наш отец в любой затруднительной ситуации брался, засучив рукава, за топор, рубанок или лопату - и вскоре любая проблема, встававшая перед нашей семьёй, как бы сама собою решалась, «рассасывалась».
До сих пор помню один случай из детства. Родители работали сельскими учителями - и районо, нуждавшееся в этой категории работников, предоставляло им квартиры. Конечно, на городскую квартиру со всеми удобствами такое жильё не было похоже - это был, чаще всего, деревенский бревенчатый дом с печным отоплением. Но в нём вполне можно было жить - и наши родители этой советской льготой с удовольствием пользовались. Мама преподавала в сельских школах ботанику, биологию и географию,
а папа - труд, рисование и физкультуру.
И вот однажды, выбрав очередную «деревню на жительство», мой отец, любивший менять места проживания, попал в переплёт: всё семейство с вещами приехало по новому адресу, а «учительская квартира» оказалась к проживанию совершенно не готова. В доме шёл капитальный ремонт, и ждать его окончания нужно было пару месяцев, если не больше. А до первого сентября оставалось всего недели две.
Кто там был виноват - районо ли, за месяц до того уверявшее папу с мамой, что жильё для учителей в этой деревне давно готово, директор ли школы, подавший в районо неверные сведения, сам ли наш отец, не удосужившийся сперва съездить в эту деревню «на разведку», - это мне неведомо. Но я хорошо помню, как поступил папа, оказавшийся с женой, детьми и грудой коробок и узлов на окраине захудалой ярославской деревни, в середине августа, в конце 60-х годов прошлого века.
Он не поехал ни в районо, ни в облоно «качать права», стучать кулаком по столу. Он обошёл соседние избы - и договорился с хозяевами одной из них о временном приюте для семьи. Вещи затащили в чью-то пустую сарайку, накрыли толем. А сам папа взял в руки лопату - и за несколько дней вырыл в крутом берегу местной речушки землянку, четыре метра на четыре. Укрепил деревянными столбиками и досками земляной потолок, купил по дешёвке горбыля и обшил им немудрёное жильё изнутри; сколотил дверь. Потом в землянке появились два топчана и раскладушка. И все мы вчетвером жили в этой «береговой норе» месяца два, покуда учительскую квартиру не обустроили для проживания. Жили - и в ус себе не дули.
Мне, шестикласснику, помню, такое житьё даже нравилось. Проснёшься, выйдешь из дверей - и сразу перед собой видишь зелёный бережок, деревья, речку, всю Божию благодать… Справишь за кустиком малую нужду, хватаешь удочку - и бежишь таскать из воды голавлей!
Наш папа ещё и много лет спустя любил представлять «в лицах» тамошних старух, которым этот его поступок казался диким. Он сгибался в три погибели, шёл, косолапя, расставив руки в стороны, водил головой, как бы ища собеседника. И, наконец, как будто бы найдя, шипел, выпучив глаза:
Мужик-то!.. так в землянке-то и жил!..
А мы покатывались со смеху.
Теперь я хорошо понимаю, кого высмеивал наш папа, - шипящую «неработь».
С годами я и сам научился различать этот разряд людей. Во времена советской власти многих из них проще всего было увидеть на разных конференциях, за столом, покрытым красным полотном и украшенным непременным графином. Эти люди потрясали в воздухе кулаком, куда-то звали, в чём-то клялись… Потом они поднимались со стульев и громко пели «Интернационал», зорко посматривая при этом в зал: поёт ли такой-то, или просто открывает рот за компанию?
У каждого из них в кармане пиджака лежали заветные «красные корочки». Неработь дорожила этими корочками - и не зря: они давали ей добро на бездельничанье, на вечное пребывание возле красных столов и графинов.
Советская неработь не была дурой - она тоже сразу видела, что ты не из её разряда. Но пока ты молчал и не противоречил ей, она тебя не душила. Работай, дурачок, раз уж так любишь это дело, - хорошие работники всегда нужны. Если же ты пробовал возражать ей, доказывая, что белое - это белое, а не чёрное, то сразу становился для неё врагом на всю жизнь. А поскольку на всех властных стульях восседала в основном она, жизнь твоя вскоре могла показаться тебе с овчинку. Неработь тебе и «антисоветизм» сразу шила, и много чего ещё…
Спасало от беды всё то же - твоё желание и умение трудиться. Если все вокруг знали тебя как «вечного пахаря», ты мог рассчитывать на то, что не пропадёшь.
В 1991 году новые власти отобрали у советской неработи заветные красные корочки - и та взвыла не по-детски. Но тут же, увидев, что и в новых условиях умение красиво потрясать кулаком и куда-то звать народ столь же востребовано, сколь и прежде, пристроилась там, куда её взяли.
А те, кто любил и умел делать что-то нужное людям, - остались при своём интересе. Теперь, правда, душить их стало труднее: они сами распоряжались своей судьбой. И их по-прежнему уважали все порядочные и умные люди. Уважали - и помогали выжить.
Помню, как в 2000-х годах одна гнида из бывших комсомольцев, только что назначенная в большие ярославские начальники, «наехала» на меня всей мощью своего административного аппарата - отобрала и госзаказ, с которым я многие годы безупречно справлялся, и газету, и помещение в центре города. Даже юриста своего прислала - и тот долго копался в бумагах моего предприятия, ища несуществующие ошибки и нарушения.
Что ж, отобрали так отобрали. Я перешёл через улицу - и постучался в дверь предприятия, которым руководил мой бывший однокашник. Рассказал о том, как поступила со мной комсомольская гнида.
Это за что он тебя так? - поинтересовался однокашник.
А за то, что я десять лет тому назад не перебежал в его команду. Помнишь, он тогда свою кандидатуру выставлял на выборах губернатора - и бездарно продул? Он ведь перед той кампанией меня тайно звал к себе - а я не пошёл. Толя, ну как я мог пойти? Я же пришёл в эту команду, работаю на действующего губернатора… И что теперь - я должен был предавать его? Да и какой из этой гниды губернатор!.. он же ни разу даже плохоньким предприятием не руководил - только «Интернационал» пел на конференциях да куратору депеши писал. Ну, вот он через десять лет вернулся в губернию на белом коне - и мстит всем, кто под него тогда не лёг…
Однокашник почесал затылок, подумал.
Ну, ладно! - сказал он. - Ты всю жизнь газеты делаешь - вот и делай. Бери нашу газету - и делай!
И три года затем я издавал газету этого предприятия. И в ус себе не дул.
Но что это я о себе… я же хотел о неработи. Она никуда не делась сегодня - и даже в последнее время лютует, поливает своих врагов из души в душу. Только теперь шьёт им уже не «антисоветизм», а «антинародность» и «безнравственность». Потеряв коммунистические красные корочки, обзавелась кучей других, - в том числе и «писательских».
Но ведь я же писатель! - визжит неработь с «писательского» сайта. - Я же писатель! Почему мне не дают всё то, что мне положено, - писательскую дачу, кабинет, льготы, графу в реестре?
И сколько ни доказывай, что до звания писателя она не доросла, поскольку даже пишет с кучей грамматических ошибок, не говоря уж о пунктуационных, - неработь и слышать тебя не желает. «Ведь вот же, - кричит она, - вот мои красные корочки. В них чёрным по белому написано, что я - писатель. Даже печать там стоит!..»
Особенно лютует неработь в городах, где её по разным углам скопилось сегодня видимо-невидимо. Ехать в деревню и выращивать себе пропитание она не желает ни в коем разе. Скорей уж она, если очень прижмёт, перекроет какую-нибудь магистраль, устроит властям «транспортный коллапс»…
Я рассказываю обо всём этом своему приятелю Володе за кружечкой отличного пива, посредине замечательного ярославского лета.
«Лишь бы не работать», - кивая головой, подтверждает Володя.
Мы с ним допиваем пиво, жмём друг другу руки и расходимся. Нас ждут дела.
г. ЯРОСЛАВЛЬ
Евгений Феликсович Чеканов – русский поэт, член Союза писателей России, автор нескольких книг стихотворений, вышедших в Москве и Ярославле. Стихи Е. Чеканова публиковались в журналах «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», вошли в ряд поэтических антологий: «Строфы века» (Москва, 1999), «Антология русского лиризма» (Москва, 2000), «Слово и дух» (Минск, 2003), «ТОП 20. Лучшие поэты России» (Нью-Йорк, 2010). Дипломант IV Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо» (Москва, 2007), лауреат международного литературного конкурса «Перекресток-2009» (Дюссельдорф, 2009), лауреат I Всероссийского поэтического конкурса имени Павла Васильева (Москва, 2010).
Родился в 1955 году в Кемерово, в 1979 году окончил отделение истории факультета истории и права Ярославского Государственного университета. После окончания вуза много лет работал в ярославской прессе. В 1983-1990 гг. был главным редактором ярославской областной молодежной газеты «Юность», в 1995-1998 гг. – главным редактором ежедневной областной газеты «Губернские вести». Работал сотрудником пресс-службы мэрии Ярославля, пресс-секретарем Государственной Думы Ярославской области. Четырнадцать лет (1995-2009) редактировал газету, осуществлявшую официальное опубликование нормативно-правовых актов органов государственной власти Ярославской области.
За четверть века обучил азам газетного дела целую плеяду ярославских журналистов, взятых буквально с «улицы». Сегодня многие ученики Евгения Чеканова сами возглавляют ярославские газеты и журналы, работают на радио и телевидении, руководят пресс-службами ярославских предприятий
В настоящее время – председатель Правления издательского дома «Печать» (г.Ярославль).
Слово – главному редактору
ср, 05/14/2014 - 20:02 - Вячеслав РумянцевЯрославская пишущая братия, вкупе с представителями областной власти, сделала мне предложение, от которого я не смог отказаться – создать с нуля новый областной литературный журнал. В состав редакционной коллегии согласились войти известные в нашем регионе (и за его пределами) литераторы – поэт Сергей Хомутов, прозаики Николай Смирнов и Алексей Серов. При всей разнице наших взглядов на жизнь и творчество, в главном наша «четверка» едина: мы относимся к литературе не как к забаве, а всерьез. С этой точки зрения подходим и к оценке рукописей, во множестве поступающих в редакцию. Позади несколько месяцев напряженной работы – и вот первый номер «Причала» у тебя в руках, дорогой читатель. Читай, оценивай, хвали, ругай, сотрудничай...
Багаудин Гаджиевич Узунаев (Казиев) родился 11 ноября 1957 года в селении Параул Дагестанской АССР. Окончил Литинститут. Начинал как поэт. Прославился в Дагестане острыми судебными очерками.
Евгений Чеканов. Мы жили во тьме при мерцающих звёздах
Как соотносится увиденное, услышанное и прочувствованное - с запечатлённым на бумаге? не бесплодны ли наши попытки передать с помощью чёрных иероглифов то, что живёт в памяти и сердце? Наиболее глубокие люди отвечают на этот вопрос однозначно: да, бесплодны. "Не поймать на лету ветра буйного, - сокрушённо вздыхает русская поэзия устами Алексея Толстого, - тень от облака летучего не прибить гвоздём ко сырой земле".
И всё-таки мы вновь и вновь пытаемся поймать ветер и приколотить тень. Что это с нами? уж не потому ли мы столь упорны в своих бессильных попытках, что не владеем никаким другим ремеслом, кроме сочинения текстов? Но если любой текст изначально обречён оказаться в лучшем случае бледной копией жизни - тогда зачем писать? не лучше ли просто жить, коль уж нам выпала эта доля? Жить, утопая в живой воде каждого мгновения, не тратя ни сил, ни времени на бесполезное сочинительство…
Писание мемуаров о великих современниках, кажется, несколько оправдывает нас; мы прикрываемся благородством задачи - сохранить для потомков черты гения, поведать о том, что происходило с ним, пока он ещё не опочил в силе и славе, записать его высказывания. Но и здесь нас подстерегает та же ловушка: гений есть такое же явление природы, как ветер и тень от облака, так же неуловим, неприбиваем, невоплощаем в чужом слове - и Эккерман, предваряя свои "Разговоры с Гёте" предисловием, не зря пишет в нём, что кажется сам себе ребёнком, пытающимся удержать в ладонях весенний ливень, в то время как живительная влага протекает у него меж пальцев.
Я, современник и собеседник недавно опочившего Юрия Кузнецова, нахожусь в той же двусмысленной ситуации. С одной стороны, двадцать лет близкого знакомства с великим поэтом прямо-таки обязывают меня оставить потомству воспоминания о нём; с другой - я отчётливо сознаю, что образ, запечатлённый в моих записках, обречён остаться лишь бледной тенью русского гения… да куда там!.. всего лишь штрихом этой тени!
И всё-таки даже с тенью дело обстоит не так-то просто. Словно наяву, вижу я выплывающее из тумана времени лицо моего Учителя; его крупные губы кривятся в вечной пренебрежительной ухмылке и произносят что-то вроде:
Ты наивен… Что такое "тень"? Тень тоже материальна. Я даже попросил вырыть в ней мою могилу!.. помнишь?
Я киваю в ответ: да, я помню, Юрий Поликарпович… И память тут же уносит меня на четверть века назад, во вторую половину прошлого столетия. Вижу себя двадцатидвухлетним, с буйной шевелюрой, студентом-третьекурсником очного отделения истфака Ярославского университета, обожателем солженицынского "Ивана Денисовича", читателем каждой новой вещи Шукшина, Белова, Быкова, Трифонова. На дворе 1977 год, у кормила имперской власти стоит Леонид Брежнев, о котором народ рассказывает массу анекдотов; в Ярославле голодновато, в магазинах лежат лишь консервы "Завтрак туриста", но столица империи рядом - и я раз в месяц привожу оттуда на электричке ("длинная, зелёная, пахнет колбасой") полный рюкзак московских продуктов. Деньги на это дают родители, полгода тому назад переехавшие из райцентра в Ярославль и купившие в Тверицах, на самом берегу Волги, половину деревянного дома с яблоневым садом; я живу в одной комнате с отцом и матерью, и уже поэтому прихожу сюда только ночевать. Да и дел у меня - выше головы: каждым вечером я встречаюсь с друзьями, пью с ними дешёвые вина и болтаю о литературе и искусстве, иногда попадая после этого в отделение милиции или вытрезвитель; кроме того, каждый день грызу гранит науки, посещаю лекции в "альма матер", иногда конспектируя их, но чаще читая под монотонный голос преподавателя свежий номер "Нового мира" или "Дружбы народов". А ночью, облачившись в фуфайку и валенки, пишу в холодной кладовке рассказы и дорабатываю свою первую повесть (её, вроде бы, хотят опубликовать в местном коллективном сборнике).
У меня есть девушка, которая через год станет моей женой, мы встречаемся в "гостевом режиме"; в перерывах между альковными ристалищами я пою ей песни Высоцкого и Окуджавы, хрипя под первого и подвывая под второго, а потом декламирую свои собственные стихи, полные недоверия и неуважения по отношению к власти. Девушка, дочь колхозного тракториста и доярки, слегка подтрунивает надо мной, но словам моим верит… да и как не верить? ложь и глупость власти видна каждому здравомыслящему человеку, вся общественная атмосфера пропитана скрытой критикой режима. Естественно, Контора Глубокого Бурения не дремлет, всякий человек, мыслящий критически, взят ею на учёт; а к таким, как я, позволяющим себе без санкции парткома и комитета комсомола вывешивать в стенах факультета поэтические стенгазеты, она даже время от времени подсылает разбитных молодцев, студентов юрфака, "поболтать за жизнь, почитать новые стихи" - и я, святая простота, болтаю, читаю…
Именно тогда я и натыкаюсь в одном из номеров "Литературного обозрения" на цитату из дотоле неизвестного мне поэта Юрия Кузнецова, которая вспыхивает в моём сердце, озаряя неведомые прежде глубины. Это строки из стихотворения о стоящем на смолистом холме могучем дубе, в котором вдруг, откуда ни возьмись, поселилась нечистая сила:
Изнутри он обглодан и пуст,
Но корнями долину сжимает.
И трепещет от ужаса куст
И соседство своё проклинает.
"Боже мой! - восклицаю я, - так вот как, оказывается, можно "обо всём этом" сказать! Но кто это такой - Юрий Кузнецов? Где найти его стихи?"
В областной библиотеке книг Кузнецова не оказывается; лишь летом следующего, 1978 года я вижу в продаже только что вышедший его сборник, - белый, с ласточками на обложке, - и, мгновенно проглотив его, на всю жизнь влюбляюсь и в эти стихи, и в их автора. Высоцкий и Окуджава оттесняются на периферию моего сознания, я брежу новыми образами, я пишу свои вирши с новой интонацией и ловлю в прессе каждое упоминание имени человека, обладающего волшебною властью над русским словом. Вечерами я щиплю свою шестиструнку и подбираю мелодии к стихам из книжки с ласточками на обложке - эти стихи певучи, полны загадок, почти всегда трагичны, - но прекрасны.
Этим же летом мне удаётся узреть своего кумира живьём - он приезжает на ежегодный литературный праздник в Карабиху, бывшую усадьбу Некрасова под Ярославлем. Стоя в шумной толпе своих земляков, любителей "поглядеть на писателей", я напряжённо вглядываюсь в лица приехавших литераторов, чинно сидящих на дощатом возвышенном помосте, под лёгким навесом, и ожидающих своей очереди для выступления с трибуны… да не врёт ли областная пресса? Приехал ли он? Наконец, я нахожу глазами человека, отдалённо похожего на того, что изображён на фотографии в книге с ласточками на обложке… но он ли это? Тот, из книжки, вроде бы не такой крупный… Однако, больше никого, похожего на "Юрия Кузнецова", на помосте нет. Значит, это он. Так вот он какой!
Мужчина в светлой рубашке сидит, глубоко задумавшись. Кажется, он совершенно не участвует в том, что происходит вокруг, не слышит ни гремящих из микрофона на всю поляну стихов его собратьев по перу, ни плеска ответных аплодисментов… уж не работает ли он на публику, не притворяется ли этаким отшельником, постоянно погружённым в свои "мысли о вечном"? Проходят полчаса, час, а он сидит всё в той же отрешённой позе… но вот над поэтической поляной нависает невесть откуда взявшаяся тучка и из неё мгновенно сыплются крупные холодные капли.
Народ на поляне раскрывает зонты и не уходит; писатели тоже продолжают выступать - их под навесом не мочит. Но в том-то и дело, что человек в светлой рубашке сидит не прямо под навесом, а сильно выдвинувшись вперёд. Дождь льёт уже по-хорошему, а мой кумир сидит всё в той же позе… проходят минута, две - и тут кто-то из-под навеса, сжалившись, протягивает ему его же пиджак.
Это надо видеть!.. сыграть это невозможно! Человек в светлой рубашке недоумённо смотрит на пиджак, на того, кто его протягивает, озирается, бросает взгляд на небо - и только тут до него доходит, что сверху хлещет вода. Втянув голову в плечи и явно чертыхаясь, он перебирается под навес… и эта сцена производит на меня едва ли не самое сильное впечатление от поэтического праздника. Даже последующее чтение Кузнецовым своих стихов (он читает "Знамя с Куликова") не оставляет в моей душе такого восторга, какой производит "сцена с дождём". Так вот как должен вести себя истинный поэт!.. надо уходить в себя!.. не замечать ничего вокруг, кроме своих поэтических фантазий!..
Дождь и праздник заканчиваются; писатели один за другим уходят с помоста, сразу же окружаемые тесными кружками поклонников. Когда Кузнецов проходит мимо меня, я делаю несколько снимков старенькой "Сменой"… увы, этим снимкам не суждено стать фотографиями, проявленная плёнка будет впоследствии утеряна… где? когда? Не помню я и того, что происходило со мной дальше… подходил ли я к нему? пытался ли познакомиться? Помню, что с ним говорила молодая женщина, журналистка, что он отвечал на её вопросы… впоследствии выяснится, что это была Надежда Кускова, сотрудница редакции той самой областной молодёжной газеты "Юность", которую мне через пять лет предстоит возглавить. Выяснится также, что за это интервью (абсолютно, кстати, безобидное) Надежда получит от начальства некоторый нагоняй: как смеет какой-то Кузнецов говорить, что поэзия Тютчева оказала на него гораздо большее влияние, нежели поэзия Некрасова? Да ещё говорить это на некрасовском празднике! И как смеет молодёжная газета такие заявления печатать!
ЧЕКАНОВ Евгений Феликсович — поэт, журналист, издатель.
Родился 19 сентября 1955 года в Кемерове. С семьёй переехал в город Пошехонье-Володарск Ярославской области. После окончания школы работал печатником Пошехонской районной типографии, сучкорубом лесокомбината. В 1974 — 1979 — студент Ярославского госуниверситета .
После окончания отделение истории факультета истории и права Ярославского государственного университета год работал корреспондентом областной молодёжной газеты« Юность », в 1980 — 1981 служил в Советской армии. Вернувшись из армии, работал инструктором обкома ВЛКСМ, корреспондентом газеты« Северный рабочий ». В сентябре 1983 г. назначен главным редактором ярославской областной молодежной газеты« Юность». В 1984 вступил в КПСС.
Возглавлял« Юность» до июля 1990 года, потом был заведующим отделом этой газеты. При нём газета сменила периодичность и стала выходить вместо трёх один раз в неделю, но в увеличенном объёме. Чеканов собрал в редакцию лучших молодых журналистов Ярославля. Газета смело поднимала самые острые темы и вышла на пик популярности, добившись самого большого тиража в своей истории.
В 1995 — 1998 Чеканов был главным редактором ежедневной областной газеты« Губернские вести », учреждённой администрацией Ярославской области. Но эти годы не были благоприятными для создания новых печатных СМИ, и в 1998 учредитель прекратил её выпуск. Работал сотрудником пресс-службы мэрии Ярославля, пресс-секретарем Государственной Думы Ярославской области.
В 1988 году был принят в Союз писателей СССР, долгое время состоял членом Союза писателей России(добровольно вышел из этой общественной организации в мае 2019 года).
Автор нескольких книг стихотворений, вышедших в Москве и Ярославле. Стихи Е. Чеканова публиковались в журналах« Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», вошли в ряд поэтических антологий: «Строфы века»(Москва, 1999), «Антология русского лиризма»(Москва, 2000), «Слово и дух»(Минск, 2003), «ТОП 20. Лучшие поэты России»(Нью-Йорк, 2010).
Дипломант IV Московского международного конкурса поэзии« Золотое перо»(Москва, 2007), лауреат международного литературного конкурса« Перекресток-2009»(Дюссельдорф, 2009), лауреат I Всероссийского поэтического конкурса имени Павла Васильева(Москва, 2010).
Был создателем и главным редактором литературно-художественных журналов« Русский путь» и «Причал». В 2015 году с должности председателя правления издательского дома« Печать» вышел на пенсию.
Книги Е. Ф. Чеканова:
Место для веры: книга стихов. — М.: Современник, 1990. — 173 с., портр.
Дождь в империи: стихотворения. — Ярославль, 2001. — 115 с.
Джунгли человечьи: стихи минувшего года. — Ярославль, 2002. — 57 с.
Объяснения. — Ярославль, 2002. — 80 с.
Горячая бумага: 100 новых стихотворений. — Ярославль: Еще не поздно! Рубеж, 2005. — 124 с.
Робкий дождик: избр. стихотворения. — Ярославль; Рыбинск: Рыбинск. Дом печати, 2005. — 413 с.
Испытание на разрыв: 50 новых стихотворений. — Ярославль: Еще не поздно!, 2008. — 72 с., ил.
Прощай, земля: стихотворения, эссе / вст. ст. Ирины Гречаник. — Sindelfingen, Deutschland: Vertrieb, Verlag stella.ru, 2011. — 412 с.
Прощай, земля!: стихотворения, переводы, воспоминания, выступления, интервью, эссе, статьи, рецензии / авт. вступ. ст. Ирина Калус. — Ярославль: Канцлер, 2014. — 831 с., портр.
