В столице Литвы Вильнюсе находится русская школа имени выдающегося русского философа, поэта и историка-медиевиста Льва Платоновича Карсавина . В этой школе создан музей, посвящённый жизни и деятельности этого великого человека, который, увы, недостаточно известен в наше время. После Октябрьской революции 1917-го года оставшиеся в Советской России великие русские философы и мыслители либо высылались из страны, либо были расстреляны, либо ссылались в лагеря. Упоминания о них оказались под запретом, а всё связанное с ними должно было быть предано забвению. Этой участи не избежал и Л.П. Карсавин. Однако время меняется и благодаря энтузиастам, которым дороги истинные ценности Русского народа, восстанавливается память о том, что было утрачено, ибо без прошлого, нет будущего.
Наталья Фёдоровна Колтунова - один из участников группы, в состав которой входят учащиеся школы и педагоги, работающие в музее. Н.Ф. Колтунова ответила на вопросы главного редактора ИА "Русские Новости" Ярослава Мошкова.
Кому пришла идея назвать школу в честь Льва Карсавина?
Насколько мне известно, идею подала библиотекарь Елена Георгиевна Муллер. В то время я еще не работала в этой школе, поэтому тонкостей не знаю. Я пришла работать в 1999 году, к тому времени школа уже носила имя Льва Карсавина.
Насколько личность Льва Карсавина известна в Литве?
Лев Карсавин сейчас хорошо известен в научных кругах.18 ноября 2005 года в Вильнюсе была открыта мемориальная доска на доме, где жила семья Карсавиных. Кроме того, еще живы те люди, которые помнят его как ученого, лектора, человека. Именно их мы и пытаемся привлечь в школу, чтобы они донесли до детей драгоценные крупицы воспоминаний, "напитали", укрепили ими души детей, расширили их кругозор, способствовали формированию их мировоззрения.
Как он связан с Литвой?Дело в том, что в 1927 году Л.П. Карсавин, отклонив предложение преподавать в Оксфорде, выбрал университет имени Витаутаса Великого в Каунасе, где ему предложили возглавить кафедру всеобщей истории. Главным условием преподавания в Каунасском университете было овладение литовским языком. В течение полутора-двух лет Карсавин сумел освоить язык на достаточно хорошем уровне, который позволил ему не только преподавать, но и писать научные статьи, а также, проанализировав литовский язык, ввести новые научные понятия. Его пятитомный труд "История европейской культуры" был написан на литовском языке. Были предприняты попытки перевести этот труд на русский язык, но, насколько мне известно, эта работа только начата.
Расскажите о самом Льве Карсавине подробнее.
Вообще, можно о нем рассказывать как о человеке, как о философе, как об историке, как о богослове. Если начать рассказ о нем как о человеке, то можно сказать следующее. Он родился в 1882 году в Санкт-Петербурге. Родился в семье танцовщика Мариинского театра Платона Карсавина и его жены Анны Хомяковой. В семье было двое детей - Лев Платонович и Тамара Платоновна.
Лев Платонович закончил Пятую Петербургскую классическую гимназию с золотой медалью, затем поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, который закончил также с золотой медалью. Он был назван самым блестящим студентом Санкт-Петербургского университета.
Его судьба повторяет судьбы многих выдающихся российских деятелей науки. Например, его судьба в чем-то сходна с судьбой философа Ивана Ильина. Нужно добавить, что Лев Карсавин стал самым молодым профессором России. Сначала он защитил магистерскую диссертацию, а потом защитил докторскую диссертацию и получил сразу две степени - доктора истории и доктора богословия. Материалы для своей магистерской диссертации он собирал, путешествуя по древним монастырям Италии и Франции, поскольку темой его работы была история средневековой религиозности.
В 1922 году по решению Владимира Ленина группа выдающихся деятелей науки и культуры была выслана на так называемом "философском пароходе" за пределы России без права возвращения. Один из лидеров советского времени произнес приблизительно такие слова: "Расстрелять их у нас нет оснований, но оставить их в стране мы не можем, поскольку они очень вредны для нового советского государства". Было выслано около двухсот семей. Пароходов было два. На одном из них и был выслан Карсавин со своей семьей. А в семье у него уже было три дочери к тому времени. Они выехали в Германию, жили в Берлине. В нашем музее есть фотография того берлинского дома. И даже говорят, что на этой фотографии на балконе запечатлен именно Карсавин со своей семьей.Поисковая работа в школе началась уже в конце 1999 года. Нам удалось познакомиться с дочерью Льва Платоновича - Сусанной Львовной, которая жила в Вильнюсе. Она не раз посещала нашу школу, участвовала в Карсавинских чтениях, которые стали проводиться с 2000 года.
Сусанна Львовна рассказала нам много интересного, о родителях, сестрах. Не уставала повторять, что "папа всегда работал", праздным его не видели. Ему нужно было содержать семью: жену и трёх дочерей. Лишившись своего положения, а ведь в России он был профессором, что означает не только солидное жалованье, но и прекрасные жилищные условия (говорят, его квартира с четырнадцатью окнами на залив сейчас стала библиотекой восточного факультета Санкт-Петербургского университета), он должен был начать жизнь "с нуля". Оказавшись на чужбине без средств к существованию, группа изгнанных ученых принимает решение создать университет и преподавать в нем на европейских языках. Преподают то, что они могут преподавать: историю, философию, богословие. Чуть позже они перебираются во Францию. У меня сложилось такое впечатление, что они жили такой группой и потом постепенно стали определяться. Надо было что-то делать, видимо, оставаться в Германии они не могли. Может быть, они чувствовали, какие процессы шли в Германии. Ведь это 1927-1928 годы.
Они перебираются во Францию, в Кламар, это предместье Парижа. Сусанна Львовна рассказала, что у нее было очень много семейных фотографий, но так же много было и посетителей, после которых эти фотографии рассеивались. Эти фотографии свидетельствуют о том, что дом Карсавиных был хлебосольным, гостеприимным. К ним приходили в гости весьма известные люди. Он говорила, что у нее была фотография, как ее посещает Марина Цветаева с сыном. Жизнь у них была довольно насыщенная, скажем так. Они общались со своими соотечественниками. Далее, как я уже говорила, он получает два предложения: возглавить кафедру в Оксфорде и возглавить кафедру в Каунасе, в университете Витаутаса Великого. Безусловно, вся семья собралась в Оксфорд, но Карсавин собрал вещи и один приехал в Каунас. Выбор Каунаса был продиктован в первую очередь тем, что Каунас ближе к России, чем Великобритания. Руководство университета поставило такое условие - выучить литовский язык с тем, чтобы получить право преподавать и возглавить кафедру. Он это условие выполняет и в течение полутора лет осваивает этот, по его словам, "весьма экзотический" язык, анализирует его и вводит новые научные понятия. Семья приехала к нему только в 1933 г. Мне довелось участвовать в торжественных мероприятиях Вильнюсского университета в честь 120-летия со дня рождения Карсавина. Человек, который был студентом Льва Платоновича рассказывал, что тот ходил на занятия с чемоданом, в котором были исторические книги, альбомы по искусству. Так он старался образовывать студентов, передавать знания, которыми обладал. Он был солидным ученым с мировым именем, ведь и в Литву-то его пригласили именно потому, что молодое литовское государство надо было строить на каких-то принципах. А на каких? Было решено вернуться к истокам, ведь Литва в средние века была могущественной державой. Карсавин же являлся одним из самых крупных авторитетов по средневековью, и на тогдашнем научном горизонте это была весьма и весьма значительная фигура.1940-м году университет перебирается в Вильнюс и Карсавин начинает преподавать здесь. Честный ученый, в своих лекциях он открыто говорит о своем отношении к советскому строю, говорит, что социализм - это компиляция. НКВД начинает следить за ним. В среду студентов внедряется информатор. Журналист Ирина Арефьева, используя материалы архивов, опубликовала ряд статей, в которых она исследует дело "Алхимика" (так звучало имя Льва Карсавина в доносах).
В результате, в 1949 году Карсавин попал в застенки НКВД, откуда был отправлен в лагерь для инвалидов Абезь. Абезь находится на Полярном круге, где в заключении находились многие известные люди. Например, там он встретился с мужем Анны Ахматовой - Н.Пуниным (ему на кладбище в Абези установлен памятник). Предварительно с группой литовцев он попадает во внутреннюю тюрьму Ленинграда. Карсавин рад: наконец-то он вернулся в Россию! Пусть в качестве арестанта. Ведь изгнание для него было равносильно смерти. Из ленинградской внутренней тюрьмы их этапом отправляют в Абезь. В Абези судьба сводит его с человеком по имени Анатолий Анатольевич Ванеев, который попал в этот лагерь еще пареньком. Встретившись там с Карсавиным и поняв, что это крупный ученый и замечательный человек, он просит, чтобы Лев Платонович читал ему лекции по истории религии. Из лагеря Ванеев выходит философом, благодарным учеником и последователем Карсавина.Впоследствии А. А. Ванеев написал книгу, которая называется "Два года в Абези". Она также представлена в музее. Анатолий Анатольевич Ванеев оказал нам бесценную услугу, написав эту книгу. Благодаря его свидетельству мы знаем, что именно происходило с Карсавиным в лагере.
Еще в тюрьме у Карсавина открывается туберкулез. 12 июля 1952 г. он умирает. На этом стенде мы видим посмертный портрет Карсавина, который сделали те люди, которые его окружали, то есть литовцы. Они с безусловным уважением относились к нему и сохранили очень много воспоминаний, связанных с пребыванием Льва Платоновича в лагере.
В Абези его хоронят. Представьте себе: Полярный круг, замерзшая земля. Лом разогревается над костром и им долбится земля для могилы. Лагерный врач предпринимает такую акцию - в могилу Карсавина он кладет чью-то ампутированную ногу. Объясняя свой поступок тем, что именно по этой ноге определят, что здесь похоронен Лев Карсавин. Еще он вкладывает капсулу и какие-то сведения о нем. В том, что могилу Карсавина будут искать он не сомневается. Впоследствии, когда это стало возможно, из Литвы была отправлена целая экспедиция на поиски могил погибших родственников. В числе прочих была найдена и могила Карсавина. На лагерном кладбище литовцы установили памятник - пылающий крест, который напоминает нам о тех, кто погиб в Абези.
После того, как Лев Платонович умер, Ванеев пишет письмо семье Карсавина - жене и двум дочерям, которые жили в Вильнюсе (средняя дочь Марианна так и осталась в Париже). Ванеев пишет так: "Наш друг архитектор", - он не называет даже имени архитектора, - "предлагает сделать надгробия там, где похоронен Лев Платонович". Эскизы будущих надгробий он прикладывает. Вы видите копии этих эскизов на стенде. Письмо датировано 1954 годом, недавно умер Сталин, но "архитектора" еще нельзя назвать по имени, нельзя еще озвучить фамилию Карсавина. Поразительная вещь, почерк Ванеева стал похож на почерк Карсавина, сравните, вот карсавинский почерк.Чем Лев Платонович занимался в лагере?
Во-первых, он читал лекции. Окружающие даже шутили: "создал лево-платоновскую академию". Во-вторых, он писал терцины и сонеты. Они все посвящены его взаимоотношениям с Богом. Он заболел туберкулезом, лежал в изоляторе в ужасных условиях. Заключение подорвало его силы. Ванеев описал в своей книге, как проживал свои последние дни Лев Платонович, как безропотно сносил все лишения и грубость санитаров лагерного лазарета, как, угасая, писал свои сонеты и терцины, которые сохранились до наших дней и изданы отдельной книгой. Эти поэтические произведения переведены на литовский язык поэтом и переводчиком А. Букантасом. Всего в лагере было написано более 20 философских работ и поэтических произведений.
В школьном музее представлены личные вещи Льва Платоновича, которые передала нам его дочь, Сусанна Львовна. Это его ручка, очки и даже его визитная карточка. Теперь посмотрите - это написано его рукой, а здесь он пишет по-литовски. Это его портсигар из карельской березы. Это книги, которые принадлежат его дочери. Нам они были переданы Ириной Емельяновой, которая в Париже долгое время дружила с Марианной Карсавиной. По этим книжкам Марианна училась рисовать. Она всю жизнь сотрудничала в журнале Vogue и была художником-модельером, готовила коллекции для подростков и молодежи. Вот это - статья профессора Карсавина "Византия". Несколько статей для литовской энциклопедии: "Гай Юлий Цезарь", "Готика", "Директория". Журналист Татьяна Ясинская подарила нам фотокопии карсавинских рукописей. Здесь литература о нем.Большую помощь в создании музея нам оказал Павел Иванович Ивинский - профессор Вильнюсского университета. Эта брошюра, написанная П.И. Ивинским, выпущена к переизданию книги "История Европейской культуры".
Вот здесь статьи о Карсавине и книги, подаренные философом Андреем Коницким.
В этом месте стенд, посвященный карсавинским местам Вильнюса, а этот стенд посвящен Тамаре Карсавиной - выдающейся балерине XX века. Конечно, мир в первую очередь узнал о Тамаре, потому что она была звездой. Когда же Лев Платонович стал проявляться в научной деятельности, то о нем говорили: "Ах, это тот Карсавин - брат Тамары". Между ними была нежная дружба. Говорят, что когда они встречались, то гуляли по городу, взявшись за руки.Перед вами портрет жены Карсавина - Лидии Николаевны (в девичестве Кузнецовой). Женился он в 1904 году на выпускнице Бестужевских высших женских курсов, впоследствии у них родилось три дочери. Средняя дочь Марианна вышла замуж в Париже и осталась там, а Ирина и Сусанна приехали в Литву вместе с матерью. Нельзя не вспомнить Милду Гутаускене, она дружила с их семьей и всячески их опекала. Когда Сусанна осталась одна, Милда стала сиделкой у ее постели. Некоторые экспонаты переданы нам именно Милдой.
Перед вами портрет Тамары. Ее жизнь была полна событиями. Тамара вышла замуж за английского дипломата, который был ирландцем по происхождению, звали его Генри Брюс. Она перебралась в Лондон в 1919 году. В Англии, в числе немногочисленных деятелей балета, она создала труппу английского королевского балета и в течении долгого времени была его президентом и вице-президентом. Тамара Платоновна дожила до глубокой старости. До сих пор ее помнят не только как звезду мирового балета, но и замечательного педагога, воспитавшего не одно поколение балерин.
Еще хотелось бы показать вам одну деталь. Дело в том, что когда НКВД стало пристально наблюдать за Карсавиным и когда чаша терпения НКВД переполнилась, его постепенно изгоняли отовсюду, где он работал. Его выгнали из университета, затем из художественного института. Перешел в художественный музей на должность директора. Люди, которые были связаны с ним в тот период, говорят, что его деятельность просто неоценима. Лев Карсавин обладал громадным опытом и знаниями, чтобы систематизировать то, чем владел этот музей. Когда над ним нависла угроза ареста, это я рассказываю со слов Милды, он понимал, что к нему, как к директору музея, как к администратору, будут какие-то просьбы со стороны подчиненных, а его не будет на месте. Тогда он взял бумагу и поставил свою подпись на пустых листах, проявив тем самым полное доверие к своим сотрудникам. Эта подпись - еще один штрих к его портрету.
Есть ли еще какие-либо музеи, посвященные Льву Карсавину?Похоже, что нет. Во всяком случае, поисковые системы Интернета, не дают положительного ответа. Единственное, что я могу сказать, это факт, касающийся Абези. Оказывается, в Абези живет фантастический человек. Это Виктор Иванович Ложкин. Он добровольно стал ухаживать за теми захоронениями, которые находятся на месте этого лагеря, создал музей, и те люди, которые туда приезжали, посещая могилы, отыскивая своих родственников, - неизбежно с ним знакомились. Хочется сказать еще об одном человеке. Это Римвидас Раценас, который является инспектором захоронений литовских ссыльных по всему бывшему Советскому Союзу. Он-то и рассказал нам о Ложкине. Он упомянул, что люди приезжают в Абезь из разных стран - Польши, Белоруссии, Украины и каждая делегация ставит свой крест. Там стоит литовский крест, украинский, польский... В память о тех, кто навсегда остался лежать на лагерном кладбище.
Было ли поставлено надгробие на могиле Карсавина?
Насколько мне известно, сейчас эта могила просто отмечена деревянным православным крестом. У нас даже есть фотография, как местная интеллигенция посещает могилу, возлагает цветы. Это скромные люди. Несколько учеников, несколько учителей сфотографировались у его могилы.
Есть сейчас в Литве родственники Карсавина?
В Литве нет. Есть только захоронения на Евфросиньевском кладбище (Кладбище Лепкальне - прим. ред.).
Как Вы считаете, влияет ли музей Льва Карсавина на учеников вашей школы?Один из литовских деятелей культуры сказал такие слова: "Карсавин был личностью, которая влияла на жизненный выбор". Люди, которые соприкоснулись когда-либо с Карсавиным, обязательно пересматривали что-то в своей жизни. Поэтому, когда наши учащиеся прикасаются к наследию Карсавина, изучая его биографию, знакомясь с его произведениями, я вижу, что они меняются. Здесь не нужно ничего доказывать. Они начинают глубже смотреть на свою жизнь, на свое образование и на многие другие основополагающие, фундаментальные в жизни вещи. Поэтому я считаю, наш маленький школьный музей выполняет, прежде всего, воспитательную функцию, а потом уже познавательную. Судьба Карсавина, может быть, в отдельных деталях отличается от судеб известных, выдающихся людей XX века, но в ней, как в капле воды, отражается весь океан. Для меня на первом месте - эта личность. Он не дал себя сломить: его убрали из одного института - он пошел в другой, увели из второго - он пошел в третий. И закончил тем, что в лагере, в труднейших условиях писал терцины и сонеты, которые дошли до наших дней и представляют собой огромную ценность. При этом он умирал. Умирал и создавал шедевры.
Документы по делу Л.П. Карсавина:
12.07.1952. – Умер в советском лагере историк и философ Лев Платонович Карсавин
(1.12.1882–12.07.1952) – историк христианского Средневековья и затем философ. Родился в Петербурге в семье танцовщика Мариинского театра Платона Константиновича Карсавина и его жены Анны Иосифовны, урождённой Хомяковой, дочери двоюродного брата славянофила А.С. Хомякова. Сестра Льва Платоновича Тамара, следуя профессии отца, стала известной балериной (прима-балерина Мариинского театра, с 1918 г. – в зарубежной группе С.П. Дягилева; скончалась в 1978 г. в Лондоне). Лев же обратил свои интересы к религии и истории в традиции славянофильского предка матери.
В 1901 г. Лев Карсавин окончил с золотой медалью классическую гимназию и поступил на историко-филологический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета, который окончил в 1906 г. также с золотой медалью. Под влиянием своего учителя И.М. Гревса увлекся религиозной историей западного средневековья, в том числе критикой еретических сект катаров и др. Один из учеников Гревса вспоминал позднее: «Блестящий Л.П. Карсавин в те годы... он любил ниспровергать принятое либеральной наукой... Его религиозность носила оппозиционный духу позитивизма характер и имела яркую эстетическую окраску». Во время учебы в университете Карсавин «являлся к исполнению воинской повинности при призыве 1904 г. и зачислен был в ратники ополчения II-го разряда». На последнем курсе женился на дочери Пермского мещанина Лидии Николаевне Кузнецовой. У них родились дочери Ирина, Марианна и Сусанна.
В С 1909 г. Карсавин преподавал в Историко-филологическом институте, на Высших женских (Бестужевских) курсах и в других учебных заведениях; приват-доцент Петербургского университета (с 1912 г.). 1910-1912 гг. был командирован за границу для работы в библиотеках и архивах Франции и Италии. Защитил магистерскую диссертацию "Очерки религиозной жизни в Италии XII–XIII вв.". В то же время Карсавин написал 49 статей для словаря Брокгауза и Ефрона, где Гревс заведовал отделом истории. В 1914 г. приступил к работе в Историко-филологическом институте в должности ординарного профессора всеобщей истории и инспектора. Высочайшим указом от 1 января 1915 г. он был награжден орденом Святой Анны 3-й степени «за отлично-усердную службу и особые труды». В том же году он опубликовал книгу "Основы средневековой религиозности в XII–XIII веках, преимущественно в Италии", защитив ее на следующий год как докторскую диссертацию. В 1916 г. получил также степень доктора богословия в Петербургской духовной академии.
«... Для него "вера – основа знания, наличная в каждом акте его, наличная и в признании чего-либо истинным". "Когда наука (философия) пытается обойтись без веры и найти свои основания, ... она обнаруживает в глубине своей религиозную веру", ибо "основа нашего бытия, нашей жизнедеятельности и нашего знания дана в вере как всецелом причастии к Истине; только верою можно окончательно обосновать знание".
Этим определяется у Карсавина и отношение науки и философии к богословию. "Хочет или не хочет того наука, но она, особенно же на вершине своей в качестве философии, исходит из некоторых основоначал, которые, притязая на абсолютную значимость, являются высказываниями об Абсолютном", т. е. становятся на путь веры (как всецелого причастия к Истине). Без обоснования в вере философия обрекает себя на то, чтобы быть "знанием гипотетическим"; поэтому, "желая оставаться философским (научным), философское знание обязано сказать: философия должна быть служанкой богословия". "Служанкой, – поясняет тут же Карсавин, – но не рабой ". "Богословие, – пишет дальше Карсавин, – стихия свободного познавательного искания; исходя из него, философия не может стать несвободной"...».
К таковому свободному познавательному исканию Зеньковский относит заимствованную Карсавиным у спорную «мифологию всеединства», которое «обнимает и мiр, и все, что вне его, над ним (Абсолют)». Продолжаем цитировать о. В. Зеньковского:
«Концепция всеединства, завладев мыслью Карсавина, ведет его неуклонно к тем же построениям, как вела она и В. Соловьева. "Космос в Боге становится Богом или Абсолютом"... Карсавин... хорошо понимает, что он приближается к пантеизму и, конечно, тщательно хочет сбросить с себя этого рокового спутника метафизики всеединства – хотя пантеизм, как "горе злосчастье" в русской сказке, так прилепляется к всеединству, что совсем сбросить его становится невозможным. Конечно, это не пантеизм в обычном смысле слова, здесь нет отожествления или уравнивания Бога и мiра, но здесь налицо такое их соотношение, при котором Абсолютное "соотносительно" мiру, при котором оно немыслимо без мiра: в Абсолютном нет свободы в отношении к мiру (ни в акте творения, ни во взаимоотношении с мiром)...
[Правда,] Карсавин сохраняет идею "творения из ничто"; именно учение, что "тварь возникла не из Бога, а из ничто" исключает, по мнению Карсавина, пантеизм... Но мiр [в представлении Карсавина] есть все же лишь "иное" Бога... Мiр творится Богом в свободе, но то, что "Он творит мiр, есть выражение Его несовершенства"... [Неудивителен поэтому и упрек о книге "Философия истории": «Православие автора имеет слишком мало общего с историческим Православием». – М.Н. ]
Что Абсолютное в космос не только не вмещается и вообще не входит в единство с ним, а лишь "сопребывает в твари", по выражению архиеп. Никанора, – этого не чувствует, не понимает Карсавин. Он строит систему, в которой человек и космос, смыкаясь в единство, единятся в "вечном" (хотя вечное в космосе и человек, как луч Абсолюта, как Его создание, вовсе не есть само в себе Абсолют), хотя все слагается в софиологическую концепцию, – но это есть софиология данного нам тварного бытия и только... Если угодно, торжествует победу здесь философия (при всем подчинении ее богословию – мнимом, кстати сказать), богословие же включено фактически в философию...
(Прот. В.В. Зеньковский. История русской философии. Т. II, сс. 382-391
)
Как отметил Зеньковский в другом месте (см. в нашей статье о ), главным пороком системы "всеединства бытия" является неспособность объяснить наличие зла в мiре...
Карсавин о еврейском вопросе
Помимо подвергнутых выше критике фундаментальных философских трудов, Карсавин написал много публицистических работ. Приведем ниже отрывок из одной из них – "Россия и евреи" . Речь идет о трудности для большинства "ассимилирующихся" евреев полностью отречься от еврейства и полностью соединиться с национальностью народа в стране проживания.
«...Ассимилирующийся еврей должен более или менее отчетливо сознавать, что есть некоторое внутреннее противоречие в замене религиозно-национальной культуры еврейства какою-нибудь ограниченно-национальною культурою, которая чаще всего не обладает свойственною еврейству идеею универсализма, особой предызбранности, первенствующего положения среди народов мiра, миссианства и мессианства. Он может обмануться и принять внешний размах и силу, империализм или капитализм данной национальной культуры за ее универсальное значение. Но по существу он остается чуждым всему частному и национально-ограниченному и отрицает все национальное именно как ограниченное и частное. Перестать быть евреем для того, чтобы стать французом, немцем или русским, значит для него променять, подобно Исаву, первородство на чечевичную похлебку. И как сочетать отказ от исключительного значения еврейского народа с признанием того, что пришел Мессия, который должен придти прежде всего для народа еврейского? Преодолеть родное еврейство и стать националистом в среде другого народа, отвергнуть еврейского Мессию и признать Мессию, пришедшего для других... да, это ужаснейшая, не находящая своего катарсиса (разрешения) трагедия. Уж лучше о ней не думать, лучше чем-нибудь ее заглушить!
Она и действительно заглушается, если еврейство променивается на “общечеловеческую” культуру и еврейская религия – на религию универсальную. К несчастью, понятия “общечеловеческого” и “универсального” в этом случае являются понятиями мнимыми и даже не соответствующими универсализму исконного, подлинного еврейства.
Вот почему ассимилирующийся и отрывающийся от своего народа еврей неизбежно становится абстрактным космополитом . Он не находит себе места ни в одном народе и остается в пространстве между нациями, интернационалист . Он исповедует не национальные идеалы, которые кажутся ему ограниченными и частными, но идеалы “общечеловеческие”, которые вне своих национальных индивидуаций абстрактны, безжизненны и вредоносны .
В политике он склоняется к идеям отвлеченного равенства и отвлеченной свободы, т.е. делается демократом; к тому же, по отсутствию связи с конкретною и потому всегда национальною действительностью и по свойству своего ума, радикальным демократом . В сфере проблем политико-социальных он превращается в социалиста, к тому же в наиболее безстрашного по своей последовательности и наиболее систематического, т.е. в “научного” социалиста и в коммуниста . Только этим путем может он сохранить остатки своего национального еврейского универсализма и своей национальной универсалистической религии, хотя и не без существенного искажения того и другой.
Нет ни малейших оснований понимать мою мысль так, будто ассимилирующийся еврей всегда и везде до конца осуществляет внутреннюю диалектику своей природы, будто он, например, обязательно делается явным и сознательным врагом всего национального. Он может допускать и признавать национальное, даже ревновать лаврам лорда Биконсфильда. Но, если он последователен, он приемлет национальное, как нечто вторичное, несущественное...
Общечеловеческая культура преподносится ему как симфоническое единство частных и национальных культур. Ведь такое единство по необходимости иерархично и первое место в нем для всякого данного момента (да и вообще) должно принадлежать какой-нибудь одной национальной культуре. А легко ли еврею отречься от веры в вечное первенство культуры еврейской? Недаром же даже разорвавшие с еврейским народом евреи с особенным вниманием относятся к успехам именно евреев, говорят, часто не без высокомерия, об одаренности еврейского народа, создают репутацию ученым, литераторам, художникам из евреев. В России приходилось за годы революции встречаться с такими фактами, что еврей-христианин, резко враждебный всякой революции и всякому социализму, не мог скрыть своего удовольствия при виде талантов и успехов еврея Троцкого. Говорю не в осуждение, тем более, что и сам считаю Троцкого человеком талантливым, а в объяснение, и не считаю нужным скрывать добросовестно и безпристрастно наблюдаемые мною факты...
Интернационализм и абстрактность существенно противоречат духу всякой живой органической культуры. Они возможны, как страшные призраки, только на почве ее разложения. Они должны наталкиваться на сопротивление со стороны здоровых ее элементов тем более решительное, чем здоровее культура... Да, ведь и сами ассимилирующиеся евреи должны быть после всего сказанного нами поняты как продукты разлагающейся периферии еврейской культуры ... Вот эта-то вечная взаимная борьба, иногда глухая, иногда явная, между здоровыми элементами культуры и ассимилирующимися евреями и объясняет, почему такие евреи чувствуют себя всегда обиженными, угнетенными, почему они всегда насторожены и болезненно чувствительны, почему волнуются только услышав слово “еврей”.
Не легко вечно оставаться на вторых местах и еще чувствовать объективную, но часто конкретно неуловимую, враждебность к себе со стороны “акциденций” общечеловеческой культуры. Тут и революционером сделаешься. А еврей ассимилирующийся и без того по самой природе своей – революционер . Ибо он – враг органической национальной культуры, которая ему мешает и его теснит, и естественный союзник разлагающих ее “революционных” процессов... Принято объяснять революционность рассматриваемого типа евреев внешними условиями: гонениями, ограничениями, погромами и т. д. Но все это лишь следствия и внешние доказательства указываемого нами основного факта...
Вот об этом последнем типе евреев [интернационалистов] мы до сих пор и говорили. В отношениях к нему один из источников современного антисемитизма , но признание того, что он существует, описание отличительных его черт и попытка раскрыть его внутреннюю диалектику, даже оценка его с точки зрения религиозных и культурных ценностей являются не антисемитизмом, а научно-философскими познавательными процессами. Научное познание не может быть запрещаемо и опорочиваемо на том основании, что приходит к выводам, для нервозных особ неприятным...
Тип ассимилирующегося еврея определяется идеологией абстрактного космополитизма или интернационализма, индивидуалистическими тенденциями в сфере политических и социальных проблем (демократизмом, социализмом, коммунизмом), активностью , направленною на абстрактные и предельные идеалы и не знающей границ, т.е. утопизмом и революционностью , а потому нигилистическою разрушительностью. Все эти черты характерные, и даже часто в указанном сочетании характерные не только для еврея, у еврея специфически окрашены и индивидуилизированы его “прошлым” – его происхождением и “промежуточностью” . Ибо он уже не еврей, но еще и не “нееврей”, а некое промежуточное существо, “культурная амфибия”, почему его одинаково обижает и то, когда ею называют евреем, и то, когда его евреем не считают…
Этот тип не опасен для здоровой культуры и в здоровой культуре не действенен. Но лишь только культура начинает заболевать или разлагаться, как он быстро просачивается в образующиеся трещины, сливается с продуктами ее распада и ферментами ее разложения, ускоряет темп процесса, специфически его окрашивает и становится уже реальною опасностью.
В XVIII веке европейская культура вступила в период индивидуалистического распада. Это сказалось, между прочим, в расцвете рационалистически-демократических идей (немного позже – капитализма) и утопического, сначала даже явно религиозного, социализма. Здесь именно и проявилась активность рассматриваемого нами типа. Отрываясь от еврейства, ассимилирующиеся евреи стали широкими волнами вливаться в европейскую культуру. Они сливались с европейским капиталистическим мiром, его радикализируя, и, с другой стороны, с европейскими демократическими, а еще более – социалистическими течениями. Не они их вызывали к жизни, но они, в полном соответствии с тенденциями этих течений, способствовали тому, что эти течения становились все более радикальными, революционными, абстрактными и материалистическими (ибо это одно и то же, абстрактность и материализм). Так новая фаза европейского социализма связалась с еврейскими именами и еврейскими чертами. Он утратил прежнюю расплывчатость и прекраснодушие, сделавшись сложною, талмудически разрабатываемою системою и незаконно монополизировав эпитет “научного”, и, став боевою и революционною доктриною, превратился в интернациональное движение и универсалистическую абстрактную религию...
Поэтому денационализирующееся и ассимилирующееся еврейство наш вечный враг, с которым мы должны бороться так же, как оно борется с нашими национально-культурными ценностями. Это – борьба неустранимая и необходимая . Какие же наилучшие способы и формы борьбы?
Побеждает сильнейший; и первое условие победы – самоусиление и саморазвитие. Без этого условия не помогут никакие скорпионы; при выполнении его скорпионы не нужны. Проникнемся, действенно проникнемся сознанием абсолютной “православной” обоснованности нашей культуры, сознанием ее единства, ее цельности и органичности. Попробуем целостно ее осуществить. Тогда не будет в ней процессов внутреннего разложения, не будет распадов и трещин, точек приложения для чьей-либо разрушительной деятельности, сознательной или безсознательной. Тогда не опасны будут ни материализм, ни интернационализм, ни социализм, ни все прочие подрывные идеи и гипотезы. Их просто не будет, как действенных сил разложения, и у денационализированного еврейства окажется отнятою почва для вредной деятельности, вернее, – для соучастия во вредной деятельности.
Конечно, здоровая государственность предполагает активную борьбу с культурно-вредными течениями. Такая борьба вестись должна, и она будет вестись. Но ведь мы установили, что гибельные потенции ассимилирующегося еврейства становятся действительными, актуальными не сами по себе и из себя, а только при реальной наличности однородных им тенденций в самой культуре. В реальном вредном для культуры течении уже произошел осмос еврейского с национальным, и с ним, этим течением, приходится бороться как с целым. Оно не будет уничтожено тем, что доступ в него евреям будет закрыт, если бы даже такая фантастическая идея относилась к области осуществимого. От этого оно не зачахнет, ибо не одними же евреями оно питается. Так, борьба с денационализированным еврейством может быть только косвенною и опосредствованною .
Но ведь “тип” все-таки вреден, хотя бы угрозою актуализации своих потенций, и какая-то борьба с ним нужна . Пускай культура здорова и вырабатывает против него здоровые реакции всего своего организма. Она всегда может заболеть, и тогда сразу же подвергнется усугубленной опасности. Разумееся, борьба, честная борьба, нужна. Но как она возможна?..
Надо помочь и еврейскому народу в его борьбе с разложением его периферии , помочь путем содействия его религиозно-культурному сохранению и развитию ... Считая религиозно-культурный еврейский народ нашим естественным союзником в борьбе с его денационализирующейся и ассимилирующеймя, разлагающейся периферией, я в то же самое время не признаю возможным резкое их разграничение ...
Еврей, скептически и даже отрицательно относящийся к вере отцов, еврей, забывший ритуализм и весь быт еврейского народа, еврей, сознательно ни во что не верующий, – все же может быть по существу своему религиозным. Часто он извратит свою еврейскую религию в плоскую религию человечества, если в не менее плоскую религию разума. С годами и в нем может заговорить еврейская душа, и окольными путями он направится к вере отцов, подойдет к ней и только не всегда ее узнает. А это значит, что и прежде не совсем угасал в его душе огонь веры, что он всегда был, хотя бы и сам того не сознавая, религиозным евреем. Да и еврейскую периферию можно понять, только поняв извращаемую ею, но еще не угасшую в ней религиозность...
Однако, еврейский народ не только наш союзник, но и наш противник. Еврейство и христианство противостоят друг другу как притязающие на единственную истинность своего учения, хотя христианство и уповает на то, что все народы (в том числе и евреи) обратятся ко Христу, а еврейский народ, отрицая явление Мессии, верит лишь в победу еврейства как в первенствующее его положение среди других все же спасающих людей религий , и чуждается прозелитизма. Еврейский народ противостоит христианским народам более, чем любая из иных религий.
Еврейство связано с христианством одним Мессиею, Который к евреям пришел и Которого они отвергают. Мы признаем Иисуса Христа, Мессию и Богочеловека, Который по человечеству кровно связан с еврейским народом и Который прежде всего пришел к чадам дома Израилева и Который нас сделал новым Израилем, Израилем духовным (Гал. 3, 26-29; 6, 15 сл.; Рим. 2, 28 сл.). Как же Израиль по плоти отделен от Израиля по духу? Неужели же два Израиля? Нет: или мы, христиане, избранный народ Божий, Израиль, или евреи . Этот факт в современном европейском сознании затемнен тем, что западное христианство отпало от Православия и распалось на ряд исповеданий и сект. Таким образом ослабело сознание единой истинной веры, “единого рода христианского”, и вместе с ростом неверия, религий человечества и разных теософий и вместе с усиленным взаимообщением разных религий, – христианство стало восприниматься, как одна из них. Наступила эпоха релятивизма, внешне устранявшего, но не преодолевшего антисемитические тенденции, которые были ослаблены и тем, что ослабели органические силы культуры, а симптомы ее упадка принимались за ее идеалы...
Мы считаем "антисемитизм" одним из самых отрицательных явлений. Но возьмем его как симптоматический факт. Тогда окажется, что ослабление его в современной Европе – признак не совершенствования, а упадка еропейской культуры. Его наличие в России, наоборот, свидетельствует о здоровье русской культуры. Там же, где есть здоровье, есть возможность действительно преодолеть антисемитизм, а не просто о нем забыть...
Он [еврейский народ] – исконный и вечный враг Православия. Но нам сказано: “любите врагов наших”, и у нас нет и не должно быть другого средства борьбы с ним, кроме любви. А любовь не внутреннее чувство, не бездеятельное прекраснодушие, а вовне проявляющаяся действенная сила. Признак истинной любви в том, что она активна и плодоносна, в том, что она безкорыстно стремится к благу любимого. В чем же благо еврейского народа, как не в обращении его ко Христу? Православие и стремится к тому, чтобы еврейский народ обратился в православие, но свободно и себя сохраняя . Идеалом Православия должен быть, по моему разумению, еврейский народ, как православная еврейская церковь , дабы отдельные, разрозненно ныне обращающиеся ко Христу евреи в Православной Церкви нашли, наконец, и эмпирически свой еврейский народ, от коего, ради Христа, они оторвались. Последняя цель не в обращении отдельных евреев, отнюдь не в том, чтобы свести такими обращениями на нет еврейский народ, но – в обращении самого ветхого Израиля...
В России Православие и еврейский народ резче противостоят друг другу, чем еврейский народ противостоит христианству на Западе. Но “столкновение” происходит в России на религиозной и общей почве...
Конечно, еврейская религия – самый сильный и страшный враг христианства, не сравнимый с язычеством, единственный сильный враг. Ибо еврейство потрясает самое веру пламенным порывом самой веры; ибо только оно посягает на самое основание веры – на Христа Богочеловека. Но именно весь ужас религиозной трагедии еврейства и открывает бездны Богочеловеческой любви. Вот почему наша последняя цель и наше драгоценнейшее упование – в обращении еврейского народа ко Христу, в воcстановлении православной еврейской церкви, как самого и всего еврейского народа. Наш религиозный долг в том, чтобы направить на осуществление этой цели все наши усилия... Еврейского вопроса, более и первее всего религиозного, не удалось и никогда не удастся разрешить внешним насилием или лукавством. Его не удастся разрешить и на почве торжествующего в Европе релятивизма. Но его можно разрешить на основе истинного христианства, на основе Православия.
Только православный народ может разрешить проблему еврейства, ибо только в связи с ним может ее разрешить сам еврейский народ...
Развиваемая нами точка зрения встретит, конечно, упреки в утопизме...»
("Версты". Париж, 1928, № 3 сс. 65-86 )
М.Н. При многих верных описаниях проблемы, предлагаемое Л.П. Карсавиным решение – действительно, утопизм. Священное Писание говорит нам о том, что в конце истории будет царство антихриста – того самого "иного мессии", машиаха, которого ждет неразложившийся "религиозно-культурный еврейский народ" для своего господства над мiром. Предотвратить это не в наших силах, ибо мiр во зле лежит, евреи же попущены Богом в своем христоборчестве, чтобы мы воочию видели действия сатаны и сами не становились такими. Немногим, видимо, удастся стать по-настоящему православными, преодолев свою кровную клятву (см.: Диспут Назарова с Кацманом. Часть 4:
Лев Платонович Карсавин (1.12.1882 - 12.7.1952) - историк культуры, философ, поэт, знаток религиозных учений европейского Средневековья. Получил историческое образование в Петербургском университете. Профессор историко-филологического института (с 1912) и университета (с 1916) в Петербурге.
В 1922 выслан за границу. С 1928 профессор университета в Каунасе, в 1940-46 в Вильнюсе, с 1941 г. одновременно преподавал в Художественном институте. Короткое время работал в Художественном музее. Стремился к созданию целостной системы христианского миросозерцания под влиянием раннехристианских учений (патристика, Ориген),а также русской религиозной философии 19 в., особенно В.С.Соловьева.
Категория Всеединства, введённая последним, у Карсавина трактуется как динамический принцип становления, «возрастания бытия» и, следовательно, как фундаментальная категория исторического процесса: любое сущее не столько «есть», сколько «становится», оказываясь одной из реализаций Всеединства.
Понимаемый таким образом историзм выступает универсальным принципом метафизической системы Карсавина, что придаёт ей известное сходство со схемой диалектического процесса у Гегеля. На основе философии истории и в зависимости от неё строятся др. разделы системы Карсавина: гносеология, этика, учение о личности и т.д.
Работы раннего периода, основывающиеся на обширном материале исторических источников, посвящены истории средневековых религиозных течений и духовной культуры средневековья.
В 1944 г. отстранен от преподавания в университете, уволен из музея. В 1949 г. уволен из Художественного института, арестован, обвинен в участии в евразийском движении и подготовке свержения советской власти.
В марте 1950 г. приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Умер в заключении в поселке Абезь Коми АССР 20 июля 1952 г.
Книги (14)
Saligia. Noctes Petropolitanae (сборник)
Л.П. Карсавин — подлинный столп православной российской философии ХХ в., человек сложной, трагической судьбы — и удивительно чистой, прекрасно традиционной философской концепции.
Сборник «Saligia. Noctes Petropolitanae» — значительная часть творческого наследия Карсавина. Именно здесь его основная, классическая идея божественного Всеединства и единения человека с Богом получает наиболее полное развитие — и достигает высочайшей степени убедительности...
«Saligia, или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах» — первая философская работа Льва Карсавина, во многом незрелая, но сфокусировавшая в себе основные темы его мысли. И основные темы мысли как таковой — «первые и последние вещи» как видно из названия — Бог, мир, человек, зло.
«Noctes Petropolitanae» («Петрополитанские ночи») Льва Карсавина представляют собой диалоги автора и Любви. Любовь как основа всего, как самая суть Бога и земная любовь как отображение света Вечной Любви — основная мысль автора.
Восток, Запад и русская идея
В брошюре «Восток, Запад и Русская идея» Карсавин рассматривает проблему особенности русского духа, Русский народ, говорит он, есть единые во множестве народы, подчиненные великорусской нации.
Русские люди станут великими в будущем, которое они должны построить. Они велики и в том, что они уже сделали, — в их государственной организации, духовной культуре, церкви, науке, искусстве.
Джордано Бруно
Работа Л.П. Карсавина «Джордано Бруно» представляет собой не просто историко-философский и биографический очерк об одном из крупнейших мыслителей итальянского Ренессанса.
В этой небольшой книге, опубликованной в Берлине в 1923 году, ставятся и решаются две фундаментальные для исследователя задачи — разоблачение и снятие устоявшихся в обыденном (даже в обыденно-философском) сознании стереотипных представлений, «мифов» о Бруно и диагностика скрытых причин общекультурного кризиса, неизбежно сопровождающего, по мнению автора, европейскую цивилизацию Нового времени.
Анализируя удручающие черты современной ему эпохи «прогресса» и тотального отчуждения человека, Карсавин отталкивается от исполненных внутренних противоречий личности и философии Бруно, который в глазах автора становится фигурой, максимально отчетливо выражающей собой все величие и всю трагедию Возрождения.
История европейской культуры. Т. 1. Римская империя, христианство и варвары
«История европейской культуры» Л.П. Карсавина — исследование западноевропейской, а отчасти и восточноевропейской культуры от ее зарождения в римскую эпоху вплоть до XVIII — XIX вв. Первую часть этого труда и представляет собой том «Римская империя, христианство и варвары», в котором Л.П. Карсавин дает общий обзор событий истории и культуры Европы с III в. н. э. до середины VIII в. н. э., вместе с тем делая большие экскурсы в более раннюю историю Римской империи, античного и западноевропейского (варварского) мира. Будучи частью большого произведения, данный том, вместе с тем, представляет собой самостоятельное произведение, достаточно законченное по форме и может быть предметом специального исторического интереса для специалиста-антиковеда.
Исследуя период III-VIII вв. и рисуя картину этого перехода как единого целого, Л.П. Карсавин следует традиции западноевропейской науки XVIII-XIX вв. (например, Л. де Тиллемон, Эд. Гиббон, Н.Д. Фюстель де Куланж и др.) и предвосхищает новые направления исторической науки XX в. (Дж. Бьюри, А. Джоунз, Р. Ремондон, Э. Корнеманн, Дж. Эм. Уолесс-Хедрилл).
Католичество
Написание «Католичества» было для автора переходным звеном от истории культуры и религии к собственной религиозной философии. Печать переходности ощутима на этой книге, которая является и объективным очерком христианского вероисповедания и вехой на духовном пути самого автора.
В этом труде Карсавин подытожил результаты своих научных исследований о католицизме, создав собственное философское видение последнего.
Культура Средних веков
Книга известного русского религиозного философа и историка-медиевиста Л.П. Карсавина раскрывает «стихию жизни» Средневековья, в ярчайших проявлениях философской и религиозной мысли, экономического и политического развития Италии, Германии и Франции.
Малые сочинения
Творчество Льва Платоновича Карсавина (1882-1952) органически входит в традицию христианской философии, что была начата в России трудами Хомякова и Владимира Соловьева. Карсавин словно связует концы и начала этой традиции.
Мысль Карсавина — не из тех учений, за которыми, безраздельно им доверяясь, следуешь до конца. Но, ставя глубокие вопросы, давая язык для обсуждения — и в то же время побуждая к несогласию, спору — она как нельзя лучше будит нашу мысль, толкает ее к живой собственной работе.
Монашество в средние века
Работа Л. П. Карсавина «Монашество в средние века» вышедшая в 1912 г., - первая и до сих пор единственная обзорная книга на русском языке по истории средневекового монашества в Западной Европе.
В ней рассматриваются такие вопросы, как истоки монашества, распространение устава св. Бенедикта, рыцарские и нищенствующие ордена, религиозные организации мирян и др.
О Началах
«О Началах» — центральная книга Карсавина, где он дает основу своей системы. Заглавие, совпадающее с заглавием главного труда Оригена помогает понять характер книги. Карсавин всегда хотел развивать свою философию в позднеантичной и средневековой традиции, откуда и постоянная стилизация карсавинских текстов под средневековье. Но традиция, которую имеет ввиду Карсавин скорее не магистральный путь христианского богословия, а его маргинальные ветви — христианский гностицизм Александрийцев, свободное филосовствование Григория Нисского и Максима Исповедника, продолжатели этой традиции на Западе — Кузанец, Бёме.
Лев Платонович Карсавин (1882-1952) - историк религиозной мысли Средневековья, религиозный мыслитель, разрабатывающий, как и его предшественники, русский вариант философии всеединства. Он родился в семье замечательного артиста балета Платона Карсавина (1854-1922). Знаменитая русская балерина Тамара Карсавина (1885-1978) была сестрой историка и философа. Мать Льва Карсавина - Анна Иосифовна была дочерью двоюродного брата А. С. Хомякова и до замужества носила эту же фамилию. (Впоследствии Л. Карсавин напишет большое предисловие к переизданию произведения своего дальнего родственника - философа-славянофила «О церкви», поддерживая хомяковскую традицию свободного философского богословия.) В жизни и трудах Карсавина как бы слились воедино художественный артистизм отца и религиозно-духовные хомя- ковские традиции, которые культивировала мать. Способный к тончайшим логическим рассуждениям в духе схоластики Карсавин в то lt; же время был поэтической натурой: он писал стихи, не чуждался литературных мистификаций, написал лирико-философский трактат о любви («Noctes Petropolitanae», 1922) и «Поэму о смерти» (1931).
Жизненный путь Карсавина преломился через сложные перипетии судеб первой половины XX столетия. В 1901-1906 гг. он учится на историко-филологическом факультете Петербургского университета, специализируясь на изучении религиозных движений Италии и Франции позднего Средневековья. В 1910-1912 гг. историк получил возможность работать в архивах и библиотеках Франции и Италии. В 1912 г. выходит его магистерская диссертация «Очерки религиозной жизни Италии XII-XIII веков», а в 1915 г. - докторская диссертация «Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках, преимущественно в Италии», которую он защитил в марте 1916 г. Исторические труды Карсавина носят культурологический характер, воссоздавая в определенной духовной целостности изучаемую эпоху.
С 1913 г. Карсавин преподает исторические дисциплины в Петербургском университете, на Высших женских курсах и других учреждениях. После революции он продолжает учебно-лекторскую деятельность в университете, активно занимается литературно-философской работой, пишет и издает такие философско-религиозные этюды, как «SALIGIA, или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах», «Глубины сатанинские», «София земная и горняя», «О свободе», «О добре и зле» и др. Одновременно он читает проповеди в храмах. Неудивительно, что Карсавин в 1922 г. попадает в список антисоветски настроенных деятелей русской культуры, подлежащих высылке из страны.
С 1922 г. начинается эмигрантский период жизни и деятельности Карсавина. С 1922 по 1926 г. он живет в Берлине и пишет «Философию истории» (1923), «Джордано Бруно» (1923), «О началах» (1925), в которых определяются его философско-религиозные воззрения. С 1926 г. Карсавин переезжает в Париж и теоретически возглавляет до 1929 г. левое крыло евразийского движения. Это движение, представлявшее собой вариант русской идеи, видело своеобразие России в геополитическом и культурном положении между Европой и Азией (Евразия). Сторонники евразийства стремились к созданию идеоло- гически единого государственного образования на основе православия, уповая на возможность использования Советского государства, возникшего в ходе большевистской революции.
В 1927 г. Карсавин был приглашен в Литву в качестве руководителя кафедры всеобщей истории Каунасского университета. Овладев литовским языком, он читает курс истории европейской культуры. В 1940 г. университет перебазируется в Вильнюс. Пережив годы немецкой оккупации во время Второй мировой войны, философ в 1946 г. изгоняется из университета, а в 1949 г. его арестовывают и ссылают в Сибирь. Больной туберкулезом, он попадает в инвалидный лагерь Абезь, расположенный у Полярного круга. Во время пребывания в лагере Карсавин не прекращает свое философско-религиозное и поэтическое творчество, с благодарностью воспринимаемое солагерниками, и особенно ставшим его учеником и последователем А. А. Ванеевым (1922-1985). 20 июля 1952 г. Лев Карсавин умирает, он был похоронен в безымянной могиле. Но чтобы в будущем опознать тело русского мыслителя, лагерный патологоанатом литовец В. Шимку- нас вложил в тело Карсавина закрытый флакон, в который была вложена записка-эпитафия, написанная А. А. Ванеевым.
Карсавин занимает своеобразное место в русской религиозной философии. Он шел от истории к философии и богословию, от исторического богословия - к философии истории и философии богословия. Его метафизика всеединства находится, конечно, в русле традиций христианского платонизма, наиболее ярко в России представленной Вл. Соловьевым. Но непосредственно Карсавин не примыкает ни к Соловьеву, ни к соловьевцам (притом что современники усматривали между ним и великим русским философом внешнее сходство), апеллируя к учению отцов церкви и Николаю Кузанскому.
Как историк Карсавин ставит проблему о значении оценки, оценочной деятельности в историческом познании. «Оценка в истории необходима», «момент оценки» неустраним, - отмечает он в «Философии истории». Проблема ценности и оценки широко обсуждалась в западноевропейской и русской философской мысли со второй половины XIX столетия. Потребность «переоценки всех ценностей» (Ницше), осознание важности ценностного мироотношения особенно в сфере практической деятельности и гуманитарного исторического знания подвинуло к разработке «философии ценностей», «аксиологии» (от греческого axia - ценность и logos - учение) в различ- ных ее вариантах, особенно в философии неокантианцев (Виндель- банд, Риккерт).
Карсавин также считает «возможным оправдать аксиологический момент в историографии, устранив из него всякий субъективизм и релятивизм» (ФИ, 224). Иначе говоря, он включает в историю ценностный фактор, но при этом саму ценность Карсавин, в противоположность риккертианцам, рассматривает не как субъективное «мое построение», построение «трансцендентальное», не обладающее обычным эмпирическим бытием. Да, «оценки расходятся», но «историк ошибается лишь в том случае, если отвергает ценность иных «склонностей»; признавая ее чисто «субъективной», он ошибается в том, что считает ее свойственной только ограниченному своему я, а не укорененною в Абсолютном». По убеждению Карсавина, «существо всякой оценки в Абсолютном», а «так называемая «субъективность» лишь периферия, индивидуализация оценки», ибо «и абсолютная ценность, абсолютный критерий не существует без индивидуализации». Правда, «сами-то «ценности», хотя бы и абсолютные, оцениваются. Почему-нибудь они да признаются нами «ценными» и «ценностями». Мы можем признать их ценными лишь в том случае, если сами выше их и делаем их ценными или если они, будучи выше нас, в то же время и сами мы, а потому сами в себе и в нас себя утверждают. Они - неоспоримо, абсолютно ценны потому, что являются самооценкою Абсолютного в Нем самом и во всякой Его теофании [богоявлении], т. е. и в нас» (там же, 226-227).
Автор «Философии истории», таким образом, выступает как сторонник теологической, богословской теории ценности. Сущность этой теории в начале 20-х гг. сформулировал Н. О. Лосский в подзаголовке своего аксиологического труда «Ценность и Бытие»: «Бог и Царство Божие как основа ценностей». По словам Карсавина, «Божьи законы и явятся критерием для сравнительной оценки всего относительного по качеству» (там же, 222). Абсолютное как начало, в том числе и аксиологическое, всего мира лежит в основе карсавинской метафизики всеединства. Карсавин утверждает «равноценность всех моментов развития». Притом существует центральный момент исторического развития. Это - Боговоплощение, обладающее «первоцен- ностью». Однако, по убеждению Карсавина, «его первоценность нисколько не умаляет ценности прочих моментов и, в известном смысле, оно им равноценно» (там же, 250).
Карсавин свое понимание Всеединства формулирует в следующих «метафизических тезисах». Во-первых, существует «Божество, как абсолютное совершенное Всеединство». Во-вторых, существует отлич- ное от Бога «усовершенное или обоженное (абсолютированное) твар- ное всеединство». В-третьих, «завершенное или стяженное тварное всеединство, стремящееся к усовершенности своей, как к идеалу или абсолютному заданию, и чрез него к слиянию с Богом...». В-четвертых, «незавершенное тварное всеединство, т. е. относительное много- единство, всеединство, становящееся совершенным чрез свое завершение, или момент всеединства в его ограниченности» (ФИ, 55). В трактате «О личности» (1929), образно описывая структуру мира, Карсавин отмечал, что мир «похож на пасхальное яйцо, состоящее из многих включенных друг в друга яиц, которым еще так недавно играли наши дети». Мир состоит из многих «моментов», которые он называет «качествованиями». Но эти «моменты», или «качествования», образуют «стяженное единство». Понятие «стяженное», предполагающее диалектическое единство части и целого, Карсавин заимствует у Николая Кузанского. По Карсавину, «стяженное всеединство» - это всеединство, «сжимающее все моменты» (ФИ, 50). Всеединство как «стя- женное всеединство», таким образом, присутствует во всяком «моменте», и все они в совокупности образуют всеединство Абсолютного. В определенной мере моделью карсавинского всеединства являются не только включенные друг в друга пасхальные яйца, но и литературная форма «венка сонетов». Видимо не случайно, находясь в лагере Абезь, Карсавин заветные свои метафизические идеи выражает в виде именно «венка сонетов». Что такое «венок сонетов»? Сам классический сонет- это сложнейшая литертурно-поэтическая конструкция, состоящая из 14 строк (2 четверостишия, связанные единой рифмовкой, и 2 трехстишия). Венок же сонетов - это 14 сонетов, в которых каждая последняя строка предыдущего сонета становится первой строкой следующего сонета. И вот из этих первых-последних строк складывается 15-й, «магистральный сонет». «Магистральный сонет» и образует «стя- женное единство» всех сонетов, и в то же время он растворен в каждом из «моментов», «качествований» всех других сонетов. Вот магистральный сонет карсавинского венка сонетов, поэтически выражающий его метафизику всеединства:
Ты все один: что будет, и что было, И есть, и то, что может быть. Тебе Сияет все, как на небе светило, И движется, покорствуя Судьбе.
Безмерная в Тебе сокрыта сила. Являешься в согласье и борьбе Ты, свет всецелый, свет без тьмы в себе. И тьма извне Тебя не охватила.
Ты беспределен: нет небытия. Могу ли в тьме кромешной быть и я? Свой Ты предел - всецело погибая. Небытный, Ты в Себе живешь как я, Дабы во мне воскресла жизнь Твоя. Ты - мой Творец, Твоя навек судьба - я.
Рассматривая себя в русле русской философии всеединства, Карсавин вносит в эту философию ряд важных особенностей. Это относится, во-первых, к конкретизации всеединства триединством. И во- вторых, к пониманию всеединства-триединства как диалектическому становлению личности.
Абсолютное осмысляется Карсавиным как Триединство в связи с «православной религиозной метафизикой» (ФИ, 329). Принцип триединства не только увязывает Абсолютное с Пресвятой Троицей (такая связь подчеркивалась еще у отцов церкви), но стремится выявить структуру развития, его движение в тройственном ритме: первоединство - саморазъединение-самовоссоединение. Если моделью «стяженного всеединства» может служить литературная форма «венка сонетов», то временное развертывание всеединства через триединство наглядно представляется стихотворной формой «терцин», к которой также обратился Карсавин в последний лагерный период своего творчества. «Терцины» (ими написана «Божественная комедия» Данте) как бы предполагают реализацию всеединства во времени: рифмовка первой строфы aba переходит в рифмовку второй ЪсЪ, вторая - в рифмовку третьей cdc, третья - в рифмовку четвертой ded и т. д. Вот пример карсавинских «терцин»:
В сомнении коснею у порога Небытия (- начала и конца). - Нет без меня познанья, нет и Бога:
Без Твари быть не может и Творца, Как быть не может твари совершенной Без Твоего тернового венца.
Но нет меня без этой жизни бренной, Без адских мук, без неба и земли, Без разделенной злобою вселенной,
Без мерзких гадов и ничтожной тли. Твоя Любовь меня усовершила В себе. Но разве мы с Тобой могли
Забыть, не бывши сделать то, что было?..
Подчеркивая историческое развертывание всеединства через триединство, Карсавин усматривает основание развивающегося всеединства в личности: «Весь мир - всеединая личность в том смысле, что он - теофания [богоявление], т. е. Триипостасное Божество, чрез Ипостась Логоса причаствуемое тварным субстратом» (Р.-ф. соч.,100); «Всееди- ная личность Логоса - идеал и существо тварного личного бытия. Но в твари мы должны учитывать ее несовершенство» (Р.-ф. соч., 124). Таким образом, Личность выступает как триединство в Пресвятой Троице. Но и человеческая личность «раскрывается как самоединство, саморазъединение и самовоссоединение» (Р.-ф. соч., 5).
Несовершенство твари выражается в том, что она в виде вещей и животных обладает лишь потенциальным и зачаточным личностным бытием. Вместе с тем индивидуальная человеческая личность не завершает процесс личностного развития. Помимо индивидуальной личности Карсавин вводит понятие «социальной личности» и «симфонической личности». «Социальная группа» мыслится им как «некоторое целое», как «организм» (ФИ, 91). Это и отдельные социальные группы или классы людей, нации, поместные церкви, культурные образования и т. д. Однако «социальная личность» может выражаться в индивидуальных личностях с разной степенью полноты (см. Р.-ф. соч., 126). Несовершенство твари - это «ее разъединенность» (см. там же, 214). Но помимо «несовершенной личности» существует «ее идеальный образ» (там же, 216). «Симфоническая личность» - это совершенная социальная личность. С богословской точки зрения «симфоническая личность» - «полное и совершенное отображение Божьего Триединства» (там же, 66). Говоря аксиологическим языком, «симфоническая личность» - это социальная личность в ее ценностном значении. Отсюда и образно-музыкальный термин «симфоническая».
В своем учении о «симфонической личности» Карсавин развивает идею соборности Хомякова. Представление развития всеединства как развитие личности и всеединого человечества, при котором «высшая личность рождает как свой момент низшую» (там же, 126), позволяет Карсавину освободиться от символа Софии. Лишь в стилизованном под древнее произведение сочинении «София земная и горняя» (1922) Карсавин воспевал «Софию Предвечную» и писал: «Кто же Она как творенье свое? - Конечно, Слово и Ум, Ее самопостиже- нье. Слово же есть Человек, Человек - Соборность, Соборность - София». В трактате же «О личности» (1929) Карсавин «возрожденную тварную Софию», не отличающуюся от «Девы Марии», называет ангелом «всего оцерковленного человечества» (Р.-ф. соч., 218). Кар- савинское понятие «симфонической личности» вобрало в себя, следовательно, символическую мифологему Софии.
Карсавинская метафизика всеединства-триединства, соединенная в середине 20-х гг. с идеологией евразийства, была неоднозначно воспринята русскими философами. Не сомневаясь в громадной историко-философской эрудиции и культуре философских размышлений Карсавина, в его воззрениях усматривали те или иные недостатки, несовместимые со взглядами критикующих. Так, Н. О. Лосский отмечал «пантеистический характер системы Карсавина» и видел его обнаружение в том, что «в ней отношение между Богом и космическим процессом является в некотором роде игрой Бога с самим собой». Н. А. Бердяев в 1929 г. критиковал Карсавина с точки зрения своей персоналистической философии (т. е. философии, провозглашающий приоритет свободы, творчества и ценности индивидуальной личности - персоны). «Совершенно непонятно, - писал он, - что, например, Карсавин отрицает существование человеческой личности и признает лишь существование Божественной личности (ипостаси). Он строит учение о симфонической личности, осуществляющей божественное триединство. Учение о симфонической личности глубоко противоположно персонализму и означает метафизическое обоснование рабства человека».
Философия всеединства-триединства Л. Карсавина гонениями 40-х гг. и лагерной кончиной религиозного мыслителя была окрашена трагической судьбой. В этом аспекте обретает и новое звучание «глубинное ядро его философии, идея жизни-чрез-смерть»2. Мученическая смерть Карсавина и долгое замалчивание его творчества на родине в определенной степени способствовали пробудившемуся в 90-е гг. интересу к религиозно-философским трудам Карсавина, которые и за рубежом многие годы не переиздавались.
Карсавин Л.П.
Малые сочинения
СПб: Алетейя, 1994.- 532 с.
ISBN: 5-85233-009-4
Серия: Памятники религиозно-философской мысли Нового времени
Формат: DjVu 12,7 Мб
Качество: сканированные страницы + слой распознанного текста
Язык: русский
Творчество Льва Платоновича Карсавина (1882-1952) органически входит в традицию христианской философии, что была начата в России трудами Хомякова и Владимира Соловьева. Карсавин словно связует концы и начала этой традиции: он - автор последней философской системы, созданной в ее русле, и он же - в тесной близости с ее родоначальником Хомяковым, близости, включившей в себя глубокое духовное влияние, сходство стиля, характера и даже, может быть, дальнее родство. Как многие фигуры той краткой и удивительной эпохи, что названа Серебряным Веком, Карсавин обладал блеском и широтой дарований. Он начал свой путь как историк-медиевист, сразу выделившись яркими, опередившими свое время работами, где с помощью новых понятий, нового подхода воссоздавались средневековое видение мира и цельный облик средневекового человека. Вслед за тем, однако, грянувшие события русской революции - равно как и философский склад его ума - уводят его мысль к иным и более общим темам. Круг его творчества ширится необычайно. Помимо прежних тем католичества и Средневековья, он пишет о смысле революции и судьбах России, Французской революции и Жозефе де Местре, о Достоевском, о гностических учениях эпохи раннего христианства... - а также исподволь начинает развивать идеи собственной философии истории и религиозной метафизики. Причем, все эти писания удивительно различны по стилю и жанру. Здесь встретились строгий академизм, где каскады цитат и ссьиюк, вольные рассуждения, полные спорных идей и парадоксов, язвительная полемика, мистика и мистификации, набожная проповедь и любовная исповедь. Такая полифония приводит в замешательство; гадаешь, за каким же из этих голосов - подлинный и главный Карсавин. Или за всеми? Но бесспорно одно, что здесь - сложная творческая личность, тонкая, своенравная натура, соединяющая искреннюю веру, глубину, философский дар -с какою-то барочностью, с прихотливым изломом, с пристрастием к вызову, парадоксу, усложненным ходам мысли, порою граничащим с софистикой.
Все эти черты различимы и в зрелом творчестве, после изгнания из России, которому подвергли его большевики осенью 1922 г., вместе с большой группой философов, деятелей науки и культуры. Карсавин прожил наполненную жизнь, жизнь христианина и философа, не уходящего от ответа на все трудные вопросы, что задает мысли и совести наш век. В тридцатые годы, живя в Литве и профессорствуя в Каунасском университете, он создает на литовском языке капитальный курс истории европейской культуры, где на первом плане - история мысли. В годы сороковые, отказавшись уйти на Запад, он оказывается в СССР и, проявляя смелую непокорность сталинской идеологии, с неизбежностью попадает в концлагерь. Арестованный в июле 1949 г., он направляется после следствия и суда в приполярный лагерь Абезь, один из обширной системы воркутинских лагерей. Здесь проходят два последних года его жизни. Больной туберкулезом, он близится к смерти, до последних дней продолжая свои труды по философии и богословию, ведя философские и духовные беседы с собратьями-заключенными. Скончавшись в июле 1952 г., он стал одним из великого сонма новомучеников, который сейчас начинает чтить Россия.
Сказано: железо железом заостряется, а человек - человеком. Мысль Карсавина -не из тех учений, за которыми, безраздельно им доверяясь, следуешь до конца. Но, ставя глубокие вопросы, давая язык для их обсуждения - и в то же время побуждая к несогласию, спору - она как нельзя лучше будит нашу мысль, толкает ее к живой собственной работе. А это и есть ведь - Сократов труд.
С. Хоружий
СОДЕРЖАНИЕ
(К читателю) 7
Мистика и ее значение в религиозности средневековья 9
Saligia 24
Глубины сатанинские (Офиты и Василид) 58
София земная и горняя 76
Noctes Petropolitanae 99
О свободе 204
О добре и зле 250
Диалоги 285
Путь православия 343
А.С. Хомяков 361
Апологетический этюд 377
Об опасностях и преодолении отвлеченного христианства 395
Церковь, личность и государство 414
Россия и евреи 447
Молитва 470
ПРИЛОЖЕНИЯ
1. А. В. Карташев. Лев Платонович Карсавин (1882-1952) 471
2. А. 3. Штейнберг. Лев Платонович Карсавин 478
3. Глеб Сорочкин. Из дневника (к истории Каунасского религиозоно-философского кружка) 499
ПРИМЕЧАНИЯ 522
